Нам в школе, классе в третьем, тоже втирали, как много государство на нас потратило. Я решил поделиться своими сомнениями на этот счет с отцом. Отец мне весьма популярно объяснил, что советские люди в общем-то рабы. Что зарплату им платят не деньгами, а потешными фантиками. Да и фантиков этих дают за работу только на то, чтобы трудящийся с голоду не подох.

Потом он открыл переплетенную подборку журналов "Америка", лежавшую у нас в гостинной на журнальном столике и показал, как живут американцы.
Он объяснил, что эти квартиры, машины и домашняя техника конечно же есть в США не у всех. Это верхний-средний уровень доходов. "Однако, - продолжил отец, - Мне дают много больше фантиков, чем другим трудящимся. Я получаю примерно в пять-семь раз больше, чем средний советский инженер. Но у нас ничего из того, что есть у американцев нет".

Этот разговор мне очень хорошо запомнился. Отец очень старался для того, чтобы я не превратился в "трудящегося". Или же, по-просту говоря, в раба.
Эффект от такого сорта научения вышел любопытным. Где-то до тридцати я никак не мог вписаться в общество. Иногда я зарабатывал много, иногда жил в самой настоящей нищете. Однако и в том и в другом случае окружающие воспринимали меня, как чужака. И вдруг, когда мне было где-то тридцать пять, я понял, что я действительно нахожусь за "социальными пределами". Что я НА САМОМ ДЕЛЕ никому ничего не должен. А большая часть окружающих меня людей были таки должны что-то друг-другу и обществу.

В этот момент мы с Анжелой и свинтили из Раеси. И этот же момент можно считать первой ступенькой моего дальнейшего пути. Это не был путь к богатству или успеху, хотя улучшить свою жизнь мне тоже удалось. Это был путь к ощущению себя свободным и самостоятельным человеком. Я медленно и не без проблем переставал быть деталью общества и становился самодостаточным.

Последнее, с чем мне пришлось справиться на этом пути - надежда на литературный успех. Наверное перестать надеяться на то, что общество однажды "одобрит" меня, как писателя было труднее всего. И это видимо была самая тяжелая колодка на моей шее. Когда упала и она, я почувствовал просто колоссальное облегчение.

И вы будете смеяться, но только после того, как я освободился от "авторских надежд", мне на самом деле стало нравиться то, что я пишу.