Неудержимый агент

Только что закончил читать статью Олега Пащенко “Смерть и разложение автора”. Это хорошая статья, приглашающая авторов работающих с поэтическим текстом к диалогу.

Олег рассуждает о собственном методе поэтического письма и о собственном видении агента своего творчества. При этом он оставляет открытым вопрос “кто смотрит на моего агента, когда на него смотрю я?”. Впрочем этот вопрос скорее технического характера. Он попросту исчезает, когда мы до конца понимаем дискретную и протяженную природу того, что Картезий называл “субъектом”, а Метцингер зовёт “self-model”.

Эта статья устроена так, что на неё хочется ответить. Статья говорит о двух вещах. Об авторе и о личном методе поэтического творчества. В частности Олег рассказывает о своём способе поэтической работы.

Поэтому мой ответ на упомянутую статью будет состоять из двух частей. Первую часть я назову “Об авторе”. Вторую “Как я пишу стихи?”.

Об авторе

В своей статье Олег рассматривает эволюцию представления об авторе. У меня тоже есть своя версия такого сорта эволюции. И наверное будет правильным просто линейно её изложить, как бы безотносительно точки зрения изложенной Олегом.

Мне видится, что с самого начала пишущий агент или автор существовал в трёх ипостасях. И каждая из форм его презентации приобретала в различные эпохи разный вес и трактовалась по разному.

Давайте для начала назовём эти три формы и дадим им определения.

Автор-клеймо

Самая простая и “ненапряжная” форма существования автора. “Автор-клеймо” - это просто лого. Бренд. Это некий символ. Иногда вербальный символ. Иногда графический.

За этим символом может скрываться буквально что угодно. Личность, группа товарищей, государство, религиозная община, какой-нибудь оракул, меметический комплекс и даже виртуальное, искусственное существо.

К этой группе можно будет отнести Гомера, гипотетического автора ветхозаветных книг, более отчетливо обозначенных авторов Евангелий, Дельфийский Оракул (в качестве автора ярких лаконичных изречений), Псевдо-Дионисия и Чёрта Лысого, нашептывающего вам ночью про то, что давно бы уже пора замутить хоть какую-никакую оргию, а то так и сдохнешь…

Сюда же можно отнести и актуальные бренды производителей нарративов. Такие, как Marwel, БГ, Дональд Трамп, Monty Python, и Russia Today.

Автор-клеймо выполняет исключительно брендовую функцию. Он помогает потребителю ориентироваться в производимом море текстов и не более того.

Такого сорта автор “создавал” самые древние из существующих текстов. Он максимально многочисленен и теперь.

Автор-медиум

В истории человечества бывают периоды, когда в обществе распространяется представление о существовании некоторой подлинной, не зависящей от актуальной архитектуры представления, структуры знания.

То есть некоторая группа людей предполагает, что есть нечто, существующее на самом деле. И есть тривиальное представление о действительности, вырожденное в силу тех или иных причин и несовершенное.

При такой ситуации возникает автор-медиум. Самым ярким примером автора-медиума конечно же будет Платон с его сократическими текстами. Платон не просто медиум. Он медиум второго порядка. Он проксирует нам идеи Сократа, который в свою очередь проксирует Истину.

Автор-медиум не мыслим без “Пещеры Платона”. То есть без “истинного пространства представления” к которому он как бы имеет доступ и о котором он пытается нам в силу своих возможностей рассказать.

Доступ к “особому пространству представления” автор получает, используя “ключ-инструмент”. Эта двухролевая сущность и “открывает” для автора пространство “истинного представления”, и в тот же момент служит “волшебной флейтой”, на которой автор исполняет “мелодию” слышимую читателем.

Само собой предполагается, что читатель получает “вырожденное представление” об “истинном представление”. Просто потому что наша реальность - есть слабая проекция чего-то там ещё и “подлинное представление” в ней автоматически ослабевает до ещё какого-то.

Для Сократа и Декарта “ключом-инструментом” является логика.

Для Иоанна Богослова, Эмануэля Сведенборга и Алистера Кроули ключом-инструментом будут видения неизвестной этимологии.

Для Витгенштейна или Гусерля “истинное представление” открывается воспроизводится при помощи их специфических философских методов.

Для Эдгара Берроуза, Де Сада, Анжелы Картер и большинства живших в этом мире поэтов роль ключа-инструмента играют mumbling под веществами и сексуальные практики.

Поэтическая речь - это всегда работа с “ключом-инструментом” и “Пещерой Платона”. Разные поэты используют разные КИ, чтобы открывать разные ПП. Хлебников, например, беседовал с “мировым разумом”. А я скромно ищу “слабые места” в собственном уме, но об этом во второй части.

Психоаналитики, к слову, относятся к этой же породе авторов.

В Таиланде, где я живу, существует удивительная традиция буквального проксирования воли предка, ныне обитающего в истинном (завратном или потустороннем) мире.

Такого сорта предок - это практически всегда сильный, грубый и склонный к самым разнузданным излишествам мужчина. Он когда-то кого-то там победил. Завоевал или купил землю, на которой живёт клан.

Сейчас предок обитает в мире духов. Само-собой там он достиг не меньшего влияния, чем в мире брутальном. Он вообще такой. Достигатор. Он, несомненно, знаком с духом соседней горы, с богиней реки, с духами-охранителями садов, и с кем угодно ещё.

К нему можно обратиться за помощью, используя в качестве переговорного устройства, посвященный ему “домик духов”. Однако иногда он сам хочет продиктовать свою волю клану. Для этого он использует медиума, называемого “муаб-кхи”.

Муаб-кхи - это обычно женщина. Очень часто трансгендерная. Вообще, институт муаб-кхи - это своего рода “духовный-смысл” существования тайского транс-комьюнити. Ледибой - это такая “ативесталка”. Он приобщается к “истинному миру” не через воздержание, а, наоборот, через пьянство, разврат и прочее рискованное поведение.

Само собой большинству ледибоев наплевать на всякую духовную ерунду. Они просто наслаждаются сексом, веществами и собственной небинарностью.

В этом смысле фигура муаб-кхи на мой вкус весьма родственна фигуре усредненного европейского поэта.

Представьте себе симпатичную девушку, скромно сидящую за пиршественным столом, за которым собралась вся огромная семья. Средний тайский клан насчитывает 50-70 членов.Все выпивают и закусывают. И вдруг девушка начинает матерно ругаться. Залпом глотает стакан крепкого напитка. Хватает сидящую с ней рядом даму за ягодицы и страстно целует её в губы.

Это верный признак того, что предок уже вошел в муаб-кхи. Теперь нужно слушать, что именно скажет девушка своему клану грубым мужским голосом. Нужно отфильтровать поток инвектив чтобы получить жемчужины потусторонней воли.

Нечто подобное я неоднократно наблюдал в литературных клубах московской системы “ОГИ”.

Автор-флюид

Третьей, последней, и наиболее редкой формой существования автора будет автор-флюид. Это наиболее редкая и специфическая форма бытования автора. И, как я понял, именно её Олег изображает умирающей и разлагающейся в своей статье.

Где-то с середины девятнадцатого века классическая эпистема начинает разрушаться.

Вместе с тем набирает обороты и надстраивает этажи эпистема инерциальная. О том, что такое эти эпистемы можно говорить очень долго. А этот текст и так получается длинноват. Поэтому я отмечу только то, что базовым систематизирующим методом классической эпистемы была таблица. Для инерциальной же эпистемы - это древовидная архитектура.

Ламарк существует еще в эпистеме классической, а Дарвин уже в инерциальной. Ньютоновская физика - классическая, а релятивистика и квантовая механика - инерциальные.

В начале её становления в инерциальной эпистеме очень важным становится так называемый “авторский взгляд”. Адептами “авторского взгляда” и одновременно мучениками за него являлись художники парижского “Салона Отверженных”. Впоследствии импрессионисты и постимпрессионисты.

Человек в тот момент уже начал мыслиться, как независимая “инерциальная система отсчета”. Но о том, как устроена эта его странная независимость не было известно решительно ничего. “Авторский взгляд” был чем-то очень свежим и загадочным.

Впервые тайна и сингулярность проявили себя не где-то там, а прямо внутри нас самих. Авторский взгляд очень надолго стал центральным дискурсом мировой культуры.

Собственно в этот момент и появляется “человек”, как общий случай носителя “авторского взгляда”. Этого человека изучают “гуманитарные науки”, сложившиеся где-то в то же самое время.

Этот особенный “человек” не является синтезом биологической и культурной составляющеих. Он совершенно флюиден. Он мыслится как непрозрачный объект, о механизмах работы которого приходится догадываться по его внешним проявлениям.

Состояние биологической науки на тот момент просто не позволяет как-то биологически детерминировать человеческое поведение. И мыслящая общественность попросту “отцепила” от человека биологию, чтобы та не мешалась. Так же пелевинский Чапаев отцепляет от своего поезда вагоны с ткачами-ополченцами.

Культура так же не была признана способной объяснить все аспекты человеческого поведения. Отчётливо видно, как культура пытается что-то регулировать. Но что она регулирует?

Биологию мы уже отцепили. Приходится признать, что культура словно Мардук со Змием сражается с какой-то флюидной и трудно определимой сущностью. Эта сущность и есть “человек гуманитарных наук”. И, как мне видится, это и есть тот самый автор, смерть которого Олег констатирует в своей статье.

Примерами автора-флюида будет большинство “новых” писателей. Любой писатель сосредоточенный на проявлении особенностей своего личного “голоса”, отдельности своего способа мышления и уникальности метода работы - это автор-флюид.

Булгаков, Платонов, Набоков, Рэй Бредбери, О Генри, Марк Твен, Иван Бунин, Марсель Пруст, Джеймс Баллард и все им подобные - флюидные авторы. Их месседж не приходит откуда-то из “истинного представления”. Он приходит у них изнутри. Из “непрозрачного субъекта” их собственных личностей.

Очень интересное положение в этой конструкции занимают психоаналитики. Они используют “флюидного человека” в качестве ключа-инструмента к “истинному пространству”. То есть психоаналитики - это такие же медиумы, как Платон или Моисей, но открывают “истинное представление” они не Сократом и не Огненным Кустом, а “флюидным человеком”.

Бессмертный автор

С моей точки зрения автор вовсе не умирает. Он просто переходит из одной своей ипостаси в другую. Сейчас мы наблюдает падение актуальности автора, как флюида и возрождение интереса к автору-клейму, как к наименее обязывающей форме авторского существования.

Почему интерес к автору-флюиду падает? Да потому что невозможно судить об устройстве телевизора по картинке, которую он показывает.

Какое-то время было модно судить об устройстве человека по его внешним проявлениям. Это было весело и страшно. А потом пришла биология со своей юной сестрой нейрологией, и они объяснили нам действительные биологические механизмы человеческого поведения.

Биология словно догнала паровоз человеческого мышления. Ткачи таки прибыли в расположение Чапаева. Человек вдруг стал дискретным и протяженным, а его агент вдруг превратился из набитого архетипами и комплексами зАмка в условную точку.

Хорошо это или плохо? На мой вкус хорошо. Новые знания - это всегда хорошо. Но есть и еще один важный выигрыш. Точечный агент много более “проходим”, нежели громоздкий и статичный автор-флюид, вечно цепляющийся за всё что можно своими башнями, крючьями, архетипами и комплексами.

Чуть больше о точечном, или же “неудержимом”, агенте я расскажу в следующей части этого текста.

Как я пишу стихи?

Мой личный метод поэтической работы имеет самое непосредственное отношение к специфической неудержимости точечного или же мнимого агента.

Моё сознание создаёт рациональную модель мира. Я отлично понимаю ограниченность этой модели.

Даже очень хорошо воспитанное сознание напоминает директора процветающего и рентабельного завода, ориентирующегося в вопросах функционирования вверенного ему предприятия по отчётам, предоставляемым тщательно проверенными и неглупыми подчиненными.

Сознание же непричесанное напоминает актуального президента отечества, управляющего страной на основе бредологической мифологемы, сформированной для него бессовестной группой дегенеративных прикормышей.

Президенту отечества понятное дело, на всё наплевать. А вот рачительному и рациональному директору хорошего предприятия иногда очень стоит лично пройтись по своему хозяйству, дабы составить собственное представление о том, что там на самом деле происходит.

Директор - это моё эго. Его границы определены моим сознанием. Эго не умеет мыслить себя вне сознания. А предприятие - это мой “большой мозг”. Как же мне осмотреть “тёмные цеха” моего мозга за пределами моего сознания?

Само собой можно принять расширяющий сознание препарат. Но упоротый директор - не самое поучительное зрелище для рабочих.

Вот тут мне и помогает поэзия. Для меня поэтическая практика - это в первую очередь умение чувствовать “дальние и случайные подобия”. То, что называется на цеховом-поэтическом языке “хорошими образами”. Проиллюстрирую свою мысль.

“Кровь - есть вода меча” - это скверный образ. Точнее он старый. Он высох и больше не работает. А вот “раскаты отдалённых снегопадов” - это великолепный образ. Он работает отлично до сих пор.

Образное мышление в моём случае является “ключом-инструментом”. Но не к “истинному представлению”, в существование которого я не верю, а к моему собственному “большому мозгу”.

Хороший образ тянет за собой вереницу других хороших образов. Неожиданных сближений, спонтанных смыслов. Он словно проделывает дырочку в защитном куполе моего сознания. Дырочку крошечную, но достаточную для того, чтобы мой точечный агент успел в неё юркнуть и зацепить на той стороне нитку неожиданных для моего привычного сознания смыслов.

Дальше осталось только втащить обозначенную нить вовнутрь своего рационального ума. Внутри ума нитка совершенно автоматически рационализируется, как правило превращаясь в стройный, обладающей сюжетом, и целым ворохом отчетливых месседжей нарратив. Этот нарратив я использую для того, чтобы составить представление о том, что на самом деле происходит с моим умом. Я узнаю факты, от которых меня защищает порог моего сознания.

Это очень полезная и очень приятная практика. В момент “вытаскивания нити” я испытываю почти что сексуальное возбуждение и сильнейший эмоциональный подъем. Часто после написания очередного стихотворения я несколько часов остаюсь беспокоен и беспричинно радостен.

Я слышал, что всё это является признаками существования у меня слабой височной эпилепсии. Люди с височной эпилепсией любят заказывать в ресторанах одни и те же блюда. И это в точности про меня. Меня вполне устраивает такого рода объяснение моей способности к поэтическому творчеству.

Важно, что я чувствую откровенную бытовую пользу от своих поэтических штудий. Они представляют собой своего рода жесткую и радикальную форму “медитации осознанности”. И я могу предположить, что если ген, вызывающий слабую височную эпилепсию существует, то эта его полезность хорошо объясняет то, почему он не вымыт до сих пор естественным отбором из популяции.

Под капотом здравого смысла